Время смотрит назад, впереди только ветры и мельницы.
Я пойду наугад, я увижу Большую Медведицу.
Я войду в эти дни, где все были чудными и светлыми,
и не вверх и не вниз, а дорогой закрытой, запретною.
Я раскрою ладонь – улетай, моя бабочка белая!
Я войду в этот дом, непокрашенный и недоделанный,
я увижу дворы, и сады, и глухие окраины,
где мы, прыгая с крыш, быть готовились юрой гагариным.
Я раскрою ладонь – улетай, моя бабочка глупая!
Улетай за звездой, где всё правильно и незапутанно,
где кружится наш день между птицами, ветром и ветками,
где любимых людей находили мы внутренним вектором.
Улетай, пролетай, моя тень, между шорохом, звуками,
к разведённым мостам, заползающим в синие сумерки,
где в воде дождевой этот день навсегда растворяется,
и откуда никто никогда уже не возвращается.
В обширном поле град обширный
Блестел, увенчанный Кремлем,
Молящийся молитвой мирной
Перед Успенья светлым днем.
Над белокаменным простором
Сверкало золото крестов,
И медленным, созвучным хором
Гудели сорок сороков.
Входил, крестясь, в собор Успенский
И знаменитых предков сын,
И бедный плотник деревенский,
И миллионщик-мещанин;
Шли рядом, с миром и любовью,
Они в дом Божий, в дом родной,
Внимать святому славословью
Единоверною семьей.
Меж тем как гимн взносился кроткой
И как сияли алтари,—
Вблизи дворца, перед решеткой,
Стояли человека три:
Лицом не сходны, ни душою,
И дети не одной земли,
Они, сошедшись, меж собою
Беседу долгую вели.
Один, с надменностию явной,
Стоял, неловок и суров,
Заморский гость из стародавной
Столицы лордов и купцов,
Наследник той саксонской крови,
Которой силам нет утрат,—
И на смешение сословий
Глядел, дивясь, аристократ.
Второй, в сраженьях поседелый,
Был спутник тех, которых вел
Чрез все межи и все пределы
Наполеоновский орел;
И этот в золоте заката
Блестящий города объем —
В осенню ночь пред ним когда-то
Стоял в сиянии другом.
Невольно третий на соборы,
На круг чертогов вековых
Бросал порой живые взоры,
И сказывалось речью их,
Что был не чужд в Кремле он этом,
Не путник в этом он краю,
Что русский с радостным приветом
Смотрел на родину свою.
«Да,— говорил в своей гордыне
Угрюмый лорд,— ваш край велик,
Окрепла ваша власть, и ныне
Известен в мире русский штык.
Да, ваша рать врагов смирила,
И по морям ваш ходит флот,
Но где опоры вашей сила,
Где ваш незыблемый оплот?
Учениками не всегда ли
Вы были Западной земли?
Вы многое у нас узнали
И многое переняли.
Но в продолжение столетий
В чем изменился ваш народ?
Скажите, поколенья эти
Сумели ль двинуться вперед?»
— «Так,— молвил русский,— обучала
Чужбина нас; подарено
Землею вашей нам не мало;
Но не далося нам одно,
Одна здесь Запада наука
Не принялась,— наш край таков:
Осталось свято сердцу внука,
Что было свято для отцов.
Блаженства познает мирские
Недаром, может быть, страна,
Недаром Рим и Ниневия
Все взяли роскоши сполна!
Свой блеск высокою ценою
Надменный Запад ваш купил,
И, ослепленный суетою,
Он ищет тайны наших сил...
Вы станьте здесь, когда повсюду
Толпа, стекаясь без конца,
Как к празднику, в сплошную груду
Слилась у Красного крыльца,
Не изменяясь в род из рода,
Любя и веруя, как встарь,—
И средь гремящих волн народа
В Кремле проходит русский царь!
Вы станьте здесь, среди России,
Когда в торжественной ночи
Звучат священные литии,
Блестят несметные лучи;
Когда, облита морем света,
Молитвой теплою полна,—
Мгновением вся площадь эта
В Господний храм обращена;
Когда для вести благодатной
Отверзлись царские врата,
И радостно вельможа знатный
Целует нищего в уста,
И снова возносясь, и снова,
Везде, от долу до небес,
Гремит одно святое слово,
Один возглас: "Христос воскрес!"»
Речь русского нетерпеливо
Француз прервал: «Быть может, да;
Но силой вашего порыва
Что свершено? Прошли года,
Года идут; где ваше дело?
Где подвиг ваш, когда кругом
Европа целая кипела
Наукой, славой и трудом?
Где вы скитались в годы оны,
Когда страшил соседов галл,
И Хлодвиг Рима легионы
При Суассоне поражал?
Кто ведал про народ ваш дикий?
Какой здесь след есть той поры,
Как цвел наш край и Карл Великий
Гаруна принимал дары?
Где были вы в дни чести бранной,
Когда стремительной молвы
Пронесся в мире гул нежданный
С конца в конец? Где были вы,
Когда, поднявшись ратным станом,
Европа ухватила крест
И прогремел над мусульманом
Ее восторженный протест?
Когда вас видели? Тогда ли,
Как средь песков Сирийских стран
Свои мы ставки укрепляли
Костями падших христиан?
Тогда ль, когда решали снова
Своею кровью мы вопрос
И стражей воинства Христова
Стал над пучиною Родос?
Тогда ль, когда и пред могилой
Еще не смея отдохнуть,
Святой король с последней силой
Предпринял смертоносный путь,
Когда в глуши чужого края,
Исполнен помыслом одним,
Поборник умер, восклицая:
«Ерусалим! Ерусалим!»
Какая здесь свершалась драма?
Где было ваше первенство,
Когда моря принудил Гама
Дорогу дать ладье его?
Когда, отдвинув мира грани,
Свой материк искал Колумб
И средь угроз и поруганий
Стоял, глаза вперив на румб?
Когда в день скорбный озарило
Лучом небесным с высоты
«Преображенье» Рафаила
Его отжившие черты?
Когда везде встречались взгляду
Дела, колеблющие мир?
Когда Медина вел армаду
И «Гамлета» писал Шекспир?
Когда наш блеск, дивя чужбину,
Проник до этого Кремля;
Когда Мольер читал Расину
Свой труд в чертогах короля;
Когда в величии и славе
Вознесся пышный наш Версаль,—
Чем были вы хвалиться вправе?
Что вы в свою внесли скрижаль?»
Пришельца гордой укоризне
В раздумьи русский отвечал:
«Да, не дан был моей отчизне
Блеск ваших западных начал:
Крутой Россия шла дорогой,
Носила горестный венец,
И семьсот лет с любовью строгой
Ее воспитывал Творец!
Пока у вас смирял со славой
Пепина сын войны разгар,—
Наш край дорогой был кровавой
Варягов, готфов и болгар.
Теснимы грабежом и бранью,
Тогда встречали кривичи
Вотще своей убогой данью
Хазаров лютые мечи.
Был срок, когда нахлынул рьяно
На вас, арабов, грозный вал,
И папа дружбу мусульмана
Подобострастно покупал:
От алтаря Святой Софии
В те приносила времена
Молитву первую России
Богоугодная жена.
Когда крестового похода
На Западе раздался клик,—
В пределах русского народа
Был натиск лют и гнет велик:
Страну губили печенеги,
Свирепых половцев орды,
И венгров буйные набеги,
И смуты княжеской вражды.
В те дни пошел к святому граду
Какой-то инок Даниил
За край родной зажечь лампаду
И помолиться Богу сил;
И горячо монах безвестный
Молился, знать, за Русь свою,
Зане помог ей царь небесный
В тяжелом устоять бою.
Когда делили ваши рати
Труды святого короля,
Была восстать в спасенье братий
Не в силах Русская земля:
Тогда у нас пылали селы
И рушилися города,
И вдоль пути, где шли монголы,
Лежала тел людских гряда.
С твердыни сбиты, киевляне
Тогда, столпясь в Господний храм,
Обрекшись гибели заране,
Сраженье продолжали там
И билися во имя Бога,
И был лишь битве их конец,
Когда, изрублен, у порога,
Крестясь, последний лег боец.
Но их молитв предсмертных слово
Взнеслось к зиждителю небес:
Послал на поле Куликово
Нам помощь он своих чудес:
Врагов несметных рушил силу,
И всемогущею рукой
Отверзший Лазаря могилу
Разбил ярем наш вековой.
Да, вас судьба дарила щедро!
Досель не тщетный звук для вас
Баярд, и Сид, и Сааведра,
И Барбаросса, и Дуглас.
Сердца народа согревая,
В них здесь глубоко вмещено
Одно лишь имя: Русь святая!
И не забудется оно.
Припоминая дни печали,
Татар и печенегов бич,
Мы сами ведаем едва ли,
Кто был Евпатий и Претич.
Мы говорили в дни Батыя,
Как на полях Бородина:
Да возвеличится Россия,
И гибнут наши имена!
Да, можете сказать вы гордо,
Что спросит путник не один
Дорогу к улице Стратфорда,
Где жил перчаточника сын,
Что, на Ромео иль Макбета
Смотря с толпой вельмож своих,
Надменная Елисавета
Шекспира повторяла стих.
Нас волновала в ту годину
Не прелесть вымыслов его;
Иную зрели мы картину,
Иное речи торжество:
Пока, блестящая багряно,
В пожаре рушилась Москва,—
Смиряли Грозного Ивана
Монаха смелые слова.
Была пора, когда ждал снова
Беды и гибели народ,
Пора Прокофья Ляпунова,
Другой двенадцатый наш год:
И сил у нас нашлося много
Порою той, был час велик,
Когда, призвав на помощь Бога,
Спасал Россию гуртовщик;
Когда, распадшею громадой,
Без средств, без рати, без царя,
Страна держалася оградой
Единого монастыря,
И, с властию тягаясь злою,
Здесь сокрушали края плен
Пожарский — доблестной борьбою,
Святою смертью — Ермоген.
И здесь же, овладев полсветом,
Ваш смелый временщик побед
Стоял, смутясь, на месте этом
Тому назад лишь двадцать лет;
Здесь понял грозный воевода,
Что ни насилье, ни картечь
Не сладят с жизнию народа,
Что духа не сражает меч!
Во времена веселий шумных
Версальских золотых палат
Был полон Кремль стенаньем чумных,
Ревел в нем бунт и бил набат.
Но, нашу Русь не покидая,
В те дни Всевышнего покров
Спасал дитя для славы края
И от чумы, и от стрельцов.
И юный царь дивил на троне
Не блеском ваши все дворы:
Покуда в вашем Вавилоне
Шли богомерзкие пиры,—
Неутомимо и упрямо
Работал он за свой народ
И в бедной мастерской Сардама
Сколачивал свой первый бот.
И в ваши пронеслись владенья
Удары молотка его,
И будут помнить поколенья,
Царя-гиганта мастерство.
Уж восстают молвы глухие
Кичливых западных держав,
Уж ненавистна им Россия,
И близок, может, час расправ!
Для прежних подданных татарских
Настанет день, придет пора,
Когда из уст услышим царских
Мы зов пустынника Петра!
Поднимет веры он в опору
Святою силою народ,
И мы к Софийскому собору
Свершим крестовый свой поход.
Вы тоже встанете,— не с нами:
Христовых воинов сыны
Пойдут на нас под бунчуками
В рядах защитников Луны;
И предков славу и смиренье
Переживет потомков грех:
Постыдно будет им паденье,
Постыдней ратный их успех!
И мы, теснимые жестоко
Напором злым со всех сторон,
Одни без лжи и без упрека,
Среди завистливых племен,
На Бога правды уповая,
Под сению его щита,
Пойдем на бой, как в дни Мамая,
Одни с хоругвию креста!..»
Он смолк. Сиял весь град стоглавый
С Кремлем торжественным своим,
Как озарен небесной славой,
В лучах вечерних перед ним.
Взглянул он вдохновенным взором
На прежнее сельцо Москов,
И залилися медным хором
Кругом все сорок сороков.
Книга скорбных песнопений - Великий покаянный канон в поэзии
Если стихотворение Пушкина "Отцы пустынники и жены непорочны..." содержит поэтическое переложение молитвы преподобного Ефрема Сирина, то "Книга скорбных песнопений" великого армянского монаха-поэта IX века Григора Нарекаци, известная нам на русском языке в переложении Наума Гребнева, сопоставима с Великим покаянным каноном.
В русской поэзии подобного произведения нет.
Привожу первую главу безсмертной поэмы в переложении Гребнева, полный текст которой можно найти по ссылке ниже.
Глава 1
1
Я обращаю сбивчивую речь
К Тебе, Господь, не в суетности праздной,
А чтоб в огне отчаяния сжечь
Овладевающие мной соблазны.
Пусть дым кадильницы души моей,
Сколь я ни грешен, духом сколь не беден,
Тебе угодней будет и милей,
Чем воскуренья праздничных обеден.
Мой стон истошный, ставший песнопеньем,
Прими не с гневом, а с благоволеньем.
Из дальних келий, с тайных уголков
Достал я слово, как со дна колодца,
Пусть дым сожжения моих грехов
К Тебе, Всемилосердный, вознесется!
Когда перед Тобой предстану я
С застывшей на губах мольбой бесплодной,
Пусть жертва добровольная моя
Тебе не будет столь же неугодной,
Как стон Иакова в краю глухом
Иль попиранье Твоего Закона
Правителем греховным Вавилона,
Как сказано в Писании Святом.
Мой дар Тебе пусть будет, Всеблагому,
Угоден.
Пусть Тебя он ублажит,
Как дым кадильниц в скинии Силома,
Которую воссоздал царь Давид.
Кивот, освобожденный от плененья,
Давид поставил там на много дней.
Да будет таковым и возрожденье
Погрязнувшей в грехах души моей!
2
Час настает, и громкий судный глас
Уже гремит в ущелиях отмщенья.
Он нас зовет и порождает в нас
Страстей противоборных столкновенье.
И сонмы сил, недобрых и благих:
Любовь и гнев, проклятья и молитвы –
Блистают острием мечей своих
И дух мой превращают в поле битвы!
И снова дух смятен мой как вначале,
Когда я благодати не обрел,
Которую апостол Павел счел
Превыше Моисеевых скрижалей.
Мне ведомо, что близок день Суда,
И на суде нас уличат во многом,
Но Божий Суд не есть ли встреча с Богом?
Где будет Суд – я поспешу туда!
Я пред Тобой, о Господи, склонюсь,
И, отрешась от жизни быстротечной,
Не к вечности ль Твоей я приобщусь,
Хоть эта вечность будет мукой вечной?
Я грешен был, я преступал Закон,
Я за грехи достоин наказанья.
Страшней, чем мука варварских племен,
Поверженных Твоею гневной дланью.
Для филистимлян и едомитян
Годами Ты отмерил наказанье,
Но вечный огнь в удел мне будет дан
За все мои сомненья и деянья.
Ждет Страшный Суд меня, но до тех пор
Удел при жизни выпал мне не лучший:
При жизни обречен я на позор
И ожиданье кары неминучей.
Нас вознести иль превратить во прах,
Низвергнуть в ад иль даровать спасенье –
Во всем Ты властен, все в Твоих руках,
Принявший муки в наше искупленье.
Мобильная версия
